Дмитрий ЗАХАРОВ

'ГОРДЫНЯ - ДВИГАТЕЛЬ ПРОГРЕССА'

интервью с А.Лазарчуком

Второго мая с очень кратким, но дружественным визитом наш город посетил крупнейший российский писатель-фантаст, лауреат премий 'Бронзовая улитка', 'Странник', 'Лунный меч', премий Еврокона и многих других, Андрей Лазарчук. Его принимали Александр Морозов - художник и соратник по борьбе, а также ваш корреспондент - читатель и почитатель.

Он - автор, сочетающий в своих произведениях динамичный сюжет с глубоким философским подтекстом. Живёт и работает в Красноярске. Его перу принадлежат романы: 'Опоздавшие к лету', ' Посмотри в глаза чудовищ', 'Все способные держать оружие', 'Транквилиум', - немалое количество повестей, среди которых есть и 'Там, вдали за рекой', рассказывающая о печальной судьбе города Петровск-69 и Комплекса в горе (!).

По собственному признанию, писать начал ещё в первом классе школы. В восемьдесят третьем году один из его рассказов опубликовал 'Красноярский комсомолец', а потом в альманахе 'Енисей', работавшем с молодыми авторами, ему объяснили, что всё, что он делает, никакого отношения к литературе не имеет. Лазарчук не поверил, и выиграл гран-при международного конкурса короткого фантастического рассказа. 'Это, - говорит он, - придало наглости, то есть для меня местных авторитетов не осталось, и чтобы они ни говорили и ни писали, - меня это волновало в малой степени'. В девяностом году вышла его первая книга, и с тех пор поклонники фантастики с затаённым дыханием ждут новых произведений раздумчивого красноярского писателя. За эти годы Лазарчук успел поучаствовать в проекте 'Время учеников', продолжив, с согласия Бориса Стругацкого, жизнь мирам братьев, а также получить несколько самых престижных в отечественной фантастике премий (которые благополучно сдал в музей). Сам же себя фантастом не считает и называет направление, в котором работает, турбореализмом.

- Андрей Геннадьевич, а как бы вы объяснили, что такое турбореализм?

- Началось всё это лет десять-двенадцать назад, когда несколько человек, включая меня, стали пытаться разобраться, что, собственно, мы пишем. Формально - фантастику, а сами её так не воспринимаем. И для того, чтобы себя как-то обозначить, использовали этот термин, придуманный Владимиром Покровским. Турбореализм - это взгляд на современность - под другим углом зрения. Реализм относится ко всему окружающему как к некоему факту, фантастика подчёркнуто что-то измышляет и с этим вымыслом оперирует. А авторы, работающие осознанно или неосознанно в направлении турбореализма, относятся к окружающему миру как к вымыслу.

- Кто ещё из писателей относит себя к этому направлению?

- Осознанно - А. Столяров, Э. Геворкян и всё. Неосознанно - большая плеяда людей, начиная, наверное, составителями мифов, поскольку любой миф относится к нашему определению (турбореализма) - трактует как истину то, что происходит в воображаемом мире. Так что, видимо, это достаточно старое литературное направление. И когда-то оно доминировало.

- Сколько же ему по вашим оценкам лет?

- Скорее всего, не меньше, чем основному направлению литературы, и уж во всяком случае, больше, чем традиционному реализму, который может себя числить где-то с шестнадцатого, восемнадцатого веков, но никак не раньше.

- Кто составляет аудиторию Лазарчука?

- Это я сам хотел бы знать. Ну, во всяком случае, это не типичная аудитория читателей фантастики, которые, по классификации 'Книжного обозрения', молодые необразованные мужчины. Моя аудитория - это, видимо, взрослые образованные люди, независимо от пола.

- Андрей Геннадьевич, а каковы ваши литературные пристрастия? С какими книгами произведения Лазарчука чувствовали бы себя уютно на одной полке?

- Ого! Вот это так сразу? Дело в том, что мои пристрастия как читателя сильно отличаются от моих пристрастий как автора. Я не совсем тот писатель, которого я хотел бы читать. Я люблю вещи не громкие, но те, которые с первого раза не прочитываются. На выбор моей первой профессии (хирурга) очень повлиял Юрий Герман. А вообще люблю Хемингуэя, Ремарка, Чехова, Юрия Давыдова, Морриса Семашко, Виктора Конецкого, Булата Окуджаву как прозаика. Но рассчитывать на то, что я поставлю что-то на полочку рядом с ними, я просто не смею. Любить Достоевского сложно, я его читаю каждый раз с ужасом, но это затягивает.

- А каковы ваши отношения с коллегами по цеху?

- Я думаю, очень хорошие. Есть несколько лиц, к которым я равнодушен - это максимум отрицания, которое я могу во что-то вложить.

- Тогда о другой пишущей братии - об 'акулах пера'. Не было ли у вас каких либо неприятных инцидентов с журналистами?

- Да нет. Мне так все хорошие люди попадаются. Полных подлецов не встречал. Просто некоторые люди считают, что могут писать обо всем. Иногда это раздражает, - я не понимаю, чего они хотят, да, скорее всего, они сами этого не понимают.

- А любимое СМИ у вас есть? Телеканал, журнал, которому симпатизируете?

- Таких, чтоб прямо фанател, нет. Телевидение - и местное (государственное, 'Афонтово') и центральное - смотрю с одинаковым равнодушием. Усваиваю, но не оцениваю.

- Газеты читаете?

- Газеты читаю, сколько оторву, столько и читаю (смеется). На самом деле не читаю давно, кроме, может быть, 'Известий'. У меня есть нелюбимые газеты: не буду их называть, а вот любимых нет.

- Из той прессы, которой вы все-таки уделяете внимание, отслеживаете ли политические события? Или вы интересуетесь играми сильных мира сего исключительно при необходимости?

- Нет (вздыхает). Я, наверное, интересуюсь политикой и вне необходимости, но интересуюсь, как-то абстрактно. В этом деле (политике) есть очень много сюжетов - вот именно сюжетообразующая структура меня и интересует. Также как в литературе - жизнь, в основном, состоит из сюжетов.

- Я неспроста спросил про политику. В вашем романе 'Все способные держать оружие' существует независимое сибирское государство. В свете последних губернаторских выборов, когда тема регионального сепаратизма обсуждалась и обсуждается, как вы относитесь к воплощению подобного сюжета в жизнь?

- Крайне отрицательно. В книге ведь всё образовалось вынуждено. Как можно относиться к жуткому рубцу на брюхе, оставшемуся после операции? Понятно, что операцию нужно было проводить, но рубец всё равно жуткий. Я противник всяких сепаратистских штучек. И даже, наоборот, у меня, возможно, имперские настроения.

- Насколько все-таки имперские? А то вот наш земляк Бушков, к примеру, признался, что он фашизму симпатизирует.

- Это его проблемы. Он всегда симпатизировал чему-то подобному - то коммунизму, то фашизму. С этим всё спокойно. Что же касается меня, то во 'Всех способных держать оружие' есть фраза: 'я симпатизирую империи и монархии чисто по эстетическим соображениям'. Исходя из того, что политика - искусство возможного, здесь может прозвучать два ответа: то чему я симпатизировал бы в нынешних условиях, и то, что в неких возвысях. Если из того, что сейчас, то, наверное, парламентская демократия западного типа с сильной исполнительной (президентской или конституционно-монархической) властью. Если построение идеального общества - на пустом месте, на свободном материке, на другой планете, то я мог бы порассуждать здесь больше или отослать за консультацией к старику Хайнлайну, с которым по вопросам строительства очень-очень схожусь.

- Хорошо. Но вернёмся к нашей литературе. Однажды братья Стругацкие опубликовали список из девяти своих самых, по их мнению, удачных произведений. Если бы подобный список составляли вы, то что бы в него вошло?

- 'Транквилиум', 'Посмотри в глаза чудовищу', 'Опоздавшие к лету', наверное, в этой последовательности. И на этом список можно закрыть.

- Давайте обратимся ко второму роману вашего списка. Книга 'Посмотри в глаза чудовищ' была написана в соавторстве с ещё одним известным красноярским фантастом Михаилом Успенским. Показалось ли вам удачным это сотрудничество, и планируете ли вы работать с ним дальше?

- Мы написали с ним совместный рассказ и у нас уже есть глубокая проработка нового романа под названием 'Пролетарская машина времени - Красный Янус'. Это будет тематическое продолжение 'Чудовищ'. И, видимо, дальше тоже будем сотрудничать, потому что образовавшийся новый автор, а мне кажется, что это действительно новый автор, не похожий ни на кого из исходных - весьма раздумчив и, возможно, весьма плодовит.

- Значит, нас ждёт новый дуэт фантастов, новые Стругацкие?

- Нет. Новые Стругацкие - это невозможно, да и никому не нужно. А дуэтов в фантастике много - какая-то особенность жанра.

- Но это будет долговечный дуэт?

- Если ничего плохого не случится, то почему бы нет? Работать вдвоём нам понравилось.

- А почему главным персонажем 'Посмотри в глаза чудовищ' стал Николай Гумилёв, а например, ни Блок или Маяковский?

- Можно я подумаю? Дело в том, что вся эта вещь родилась спонтанно, где-то за два часа разговора - очень напряжённого, на уровне медитации. Причём, всему этому предшествовали какие-то необычайные явления: мы поднялись в гору, сели под одиноким деревом, начали разговор, нас накрыло дождём, мы спрятались от него и, чтобы скоротать время, стали сочинять роман. И получилось очень интересно: мы, кажется, придумывали что-то, а потом уже, после того, как сочинили текст, находили этому подтверждение уже стороннее - загадка катынского расстрела, история самоубийства Маяковского (был убит на дуэли): То есть это был какой-то момент прозрения.

- А как вы относитесь к критике Андрея Столярова, который сказал, что можно было бы писать роман, можно было не писать, и незачем было тревожить прах Гумилёва?

- Я отношусь ко всему сказанному спокойно. Андрей Михайлович может критиковать, не критиковать - это его личные проблемы. В конце концов, его вкусы как читателя меня колышат очень мало.

- Продолжая разговор о вашем творчестве, нельзя не вспомнить повесть 'Мост Ватерлоо'. Там присутствует спор главных персонажей - Петера и Шанура. Один из них - рационалист, другой - идеалист, а чья позиция наиболее близка вам, Андрей Геннадьевич?

- Да обе они мне близки. Оба персонажа мои, оба - почти я. На самом деле, я сам с собой каждый раз веду такие споры.

- Как истинный железногорец, не могу не задать вам вопрос по другой вашей повести 'Там, вдали за рекой'. В ней фигурирует город Петровск-69 (слепок с нашего) с Комплексом в горе. Судьба городка и его жителей трагична, а что вы думаете о перспективах Красноярска-26 в действительности?

- Ну, в моей повести-то происходят определённые внешние катаклизмы. Если никаких неприятностей не случится, я думаю, города закрытого типа, которые не сосредоточены вокруг одного производства, вполне способны выжить. И даже получить дополнительный толчок. А вот те, что завязаны с сольным предприятием, ставшим ненужным, это страшная ситуация. И тогда людей надо либо расселять, либо ещё что-то делать: у вас ситуация хоть и тяжёлая, но какая-то перспектива есть. Я верю, вы выкарабкаетесь из нее.

- Верите: Андрей Геннадьевич, а вы вообще человек верующий, и если да, то во что?

- Это очень сложный вопрос. Я верующий скептик по отношению ко всему и, наверное, этот принцип - святое, хотя я и его подвергаю сомнению. Мне никогда не удаётся получить железных доказательств существования чего-либо, а без них верить трудновато.

- Не верите на слово?

- Ни на слово, ни на жест, ни на ощупь.

- Ваш персонаж Николай Гумилёв говорит, что дьявола не существует, и всё зло в этом мире проистекает от людей. Вы согласны с Николаем Степановичем?

- Наверное, да. Дьявол, Бог - это слишком человеческое - я не знаю, могут ли они существовать вне людей. Я действительно не могу себя заставить поверить. У меня нет позыва верить. 'Верить - значит принимать нечто за истину без доказательств' ('Мост Ватерлоо'). С другой стороны, я понимаю, что на сегодняшний день религиозная этика - вершина человеческих чувств. В этическом смысле я вполне могу считать себя христианином, но в церковь не хожу - считаю, что это род суеверия. Мне не нужен посредник в общении (с Богом). Может быть, это гордыня, но в силу этого человек достиг того, чем является сейчас. Гордыня - двигатель прогресса.

- И как же гордыня создавала Андрея Лазарчука? С чего всё началось?

- Всё началось с санатория под городом Сочи - семилетний ребёнок без родителей на полгода, обстановка совершеннейшей тоски, скуки, весьма недружелюбный детский коллектив, и при этом все рассказывали истории. И тогда тихо сидя в уголке, я что-то написал в тетрадке, даже не помню о чём. А потом я очень зажался с этим, стеснялся писать, не думал, что когда-то у меня будет что-то получаться. Потом, уже учась в Красноярском медицинском, стал заниматься в театре миниатюр, писать сценки, стихотворные пародии, дальше - больше. И, наверное, в какой-то момент преодолел страх перед чистым листом. А когда я получил гран-при международного конкурса короткого фантастического рассказа, я понял, что среди таких же, как я, оказываюсь в лидерах. А мне всегда хотелось быть на первых ролях, но никогда не получалось. Дальше был уже вопрос времени.

- И на каком же этапе возник писатель Андрей Лазарчук?

- А его ещё нет как такового. Он в процессе создания. В процессе творчества всегда есть два пути: сделать то, что у тебя получается лучше всего или попробовать себя в чём-то новом. Вот меня всегда тянет на второе. Может быть, поэтому и нет у меня сверхпопулярных вещей. Предлагают: 'Сделайте ещё альтернативный боевичёк в духе 'Всех способных держать оружие', - а мне это уже не интересно. Наверное, это когда-нибудь прекратится, я пойму, что накопил достаточно опыта, чтобы не соваться на бездорожье. Вот тогда появится писатель Андрей Лазарчук.

- Очень интересно. Но, по-моему, нынешнему этапу вашего творчества можно только позавидовать. Вы - лауреат многих престижных литературных премий. А какая из них наиболее дорога?

- Хм: 'Великое кольцо', - самодеятельная премия клубов (любителей фантастики). На самом деле, я к премиям равнодушен. Для меня важно не то, что я не получаю какую-то премию, а когда её рядом дают тому, чего не должно быть вообще.

- А так часто происходит?

- Один раз было.

- Андрей Геннадьевич, а теперь представьте себе такую ситуацию: приходит к вам молодой автор и просит прочитать его работу. Вы бы стали с ним возиться?

- Обязательно. Это святое. Поскольку со мной никто не возился - меня всегда били - я считаю, что должен делать прямо противоположное.

- А такие примеры есть?

- Есть. В последнем номере журнала 'День и ночь', который создан для молодых авторов и который редактируется Романом Солнцевым, повесть Алексея Барона 'Те, кто старше нас' - как раз тот случай.

- Среди тех, кто приходит с произведениями на руках, большой процент имеющих задатки писателя?

- Вначале это никогда не ясно. Я считаю, что очень многие люди действительно талантливы, но есть какие-то внутренние запреты. Есть люди, которые неспособны переводить с внутреннего языка на письменный и при всей их талантливости к сочинительству писателя из них не получится. Есть те, кто не может остановиться, переделывая свою вещь, причём, вещь от этого лучше не становится - надо уметь остановиться вовремя. Нужен кураж, надо понимать, что никто тебе не советчик, ты сам прекрасно всё знаешь. Если ломаться после каждой неудачи - лучше не браться за это дело. И, конечно, элемент везения должен быть. Масса перспективных писателей сходила с дистанции, просто потому, что им банально не везло: закрывались издательства, рукописи терялись, сгорали:

- Но ведь рукописи не горят.

- Горят-горят. А вообще работа писателя лёгкая и приятная, но это очень рискованная стезя - до цели доходят не все. Штука это очень рискованная:, но интересная.

- Ходили слухи, что вы собираетесь уезжать в Петербург насовсем. Будет ли отныне красноярским молодым дарованиям куда обратиться?

- Все узнают о моем отъезде раньше меня. Народное творчество, не больше.

- И напоследок. Чего ждать от Андрея Лазарчука его поклонникам в ближайшее (и не очень) время?

- Я на днях заканчиваю новый большой роман 'Царевна Несмеяна' уже анонсированный в издательстве 'Азбука'. Потом собираюсь немножко отдохнуть, а осенью вместе с Успенским сяду за 'Пролетарскую машину времени':

P.S.: Когда верстался номер, нам стало известно, что роман Андрея Лазарчука и Михаила Успенского 'Посмотри в глаза чудовищ' получил премию Интерпресскона, как лучший фантастический роман года.

Дмитрий Захаров
28 апреля 1998 г.

Опубликовано в 'Сегодняшней газете Красноярск-26'